Чужие стихи, которые мы любим.

[GRAFINAY]

Vamperis

[buka87]

С ним ужасно легко хохочется, говорится, пьется, дразнится; в нем мужчина не обретен еще;
она смотрит ему в ресницы – почти тигрица, обнимающая детеныша.

Он красивый, смешной, глаза у него фисташковые; замолкает всегда внезапно, всегда лирически;
его хочется так, что даже слегка подташнивает; в пальцах колкое электричество.

Он немножко нездешний; взор у него сапфировый, как у Уайльда в той сказке; высокопарна речь его;
его тянет снимать на пленку, фотографировать – ну, бессмертить, увековечивать.

Он ничейный и всехний – эти зубами лязгают, те на шее висят, не сдерживая рыдания.
Она жжет в себе эту детскую, эту блядскую жажду полного обладания, и ревнует – безосновательно, но отчаянно.
Даже больше, осознавая свое бесправие.
Они вместе идут; окраина; одичание; тишина, жаркий летний полдень, ворчанье гравия.

Ей бы только идти с ним, слушать, как он грассирует, наблюдать за ним, «вот я спрячусь – ты не найдешь меня»;
она старше его и тоже почти красивая. Только безнадежная.

Она что-то ему читает, чуть-чуть манерничая; солнце мажет сгущенкой бликов два их овала.
Она всхлипывает – прости, что-то перенервничала. Перестиховала.

Я ждала тебя, говорит, я знала же, как ты выглядишь, как смеешься, как прядь отбрасываешь со лба;
у меня до тебя все что ни любовь – то выкидыш, я уж думала – все, не выношу, несудьба.
Зачинаю – а через месяц проснусь и вою – изнутри хлещет будто черный горячий йод.
А вот тут, гляди, - родилось живое. Щурится. Улыбается. Узнает.

Он кивает; ему и грустно, и изнуряюще; трется носом в ее плечо, обнимает, ластится.
Он не любит ее, наверное, с января еще – но томим виноватой нежностью старшеклассника.

Она скоро исчезнет; оба сошлись на данности тупика; «я тебе случайная и чужая».
Он проводит ее, поможет ей чемодан нести; она стиснет его в объятиях, уезжая.

И какая-то проводница или уборщица, посмотрев, как она застыла женою Лота
– остановится, тихо хмыкнет, устало сморщится – и до вечера будет маяться отчего-то.
(с) Вера Полозкова

[Karma]

Гимн КРИЗИСУ

Глупый Минфин перед бурей робко мечется по рынкам, в
девальвации готовый спрятать страх перед дефолтом.
Над финансовой системой кризис тучи собирает. Между долларом
и евро гордо реет Неликвидность, конфискации подобна.

То обрушивая рынки, то зашкаливая ставки, Неликвидность
торжествует, - спекулянты чуют гибель в её воплях
громогласных.

В этом стоне - жажда денег! Обрушенье котировок, экономики
паденье и уверенность в банкротстве слышат рынки в этом
крике.

Глупый Минфин перед бурей робко мечется по рынкам, в
девальвации готовый спрятать страх перед дефолтом.

Олигархи тоже стонут, - олигархам недоступно наслажденье
дерзким рынком, чудной рыночной стихией: разоренье их пугает.

Все мрачней и ниже индекс опускается над биржей, и бегут
прочь капиталы, в бездну сбрасывая курсы.

Гром грохочет. Все сверкает. Это рухнул "Леман Бразерс". В
пене гнева конгрессмены принимают план спасенья. И с размаху
в дикой злобе миллиарды выделяют для спасенья "Голдман
Сакса".

Неликвидность с криком реет, черной молнии подобна, как
стрела пронзает биржи, банки в бездну отправляя.

Кризис носится, как демон, - гордый, черный демон рынка, - и
смеется, и хохочет... Над банкирами смеется, над
правительством хохочет!

В общем стоне "волатильность!" демон зрит давно усталость. Он
уверен: центробанки не спасут от краха биржи.

Пресса воет... Дети плачут. И инвесторы рыдают...

Красным пламенем пылают биржевые котировки. И сгорают
триллионы: - Кризис! Скоро грянет кризис!

Это смело и свободно реет дух Стихии Рынка над ревущим гневно
миром; то кричит пророк победы: - Пусть сильнее грянет
КРИЗИС!..

[про100зая]

Встречаются, чтоб расставаться,
Влюбляются, чтоб разлюбить.
Мне хочется расхохотаться
И разрыдаться, и не жить!
Клянутся, чтоб нарушить клятвы,
Мечтают, чтоб клянуть мечты...
О, горе тем, кому понятны
Все наслаждения тщеты.
В деревне хочется столицы...
В столице хочется души...
И всюду человечьи лица
Бесчеловеческой души...
Как часто красота уродна
И есть в уродстве красота...
Как часто низость благородна
И злы невинные уста.
Так как же не расхохотаться,
Не разрыдаться, как же жить,
Когда возможно расставаться,
Когда возможно разлюбить?
***************
- Как больно, милая, как странно,
Сроднясь в земле, сплетясь ветвями, -
Как больно, милая, как странно
Раздваиваться под пилой.
Не зарастёт на сердце рана,
Прольётся чистыми слезами,
Не зарастёт на сердце рана -
Прольётся пламенной смолой.

- Пока жива, с тобой я буду -
Душа и кровь нераздвоимы, -
Пока жива, с тобой я буду -
Любовь и смерть всегда вдвоём.
Ты понесёшь с собой повсюду -
Ты понесёшь с собой, любимый, -
Ты понесёшь с собой повсюду
Родную землю, милый дом.

- Но если мне укрыться нечем
От жалости неисцелимой,
Но если мне укрыться нечем
От холода и темноты?
- За расставаньем будет встреча,
Не забывай меня, любимый,
За расставаньем будет встреча,
Вернёмся оба - я и ты.

- Но если я безвестно кану -
Короткий свет луча дневного, -
Но если я безвестно кану
За звездный пояс, в млечный дым?
- Я за тебя молиться стану,
Чтоб не забыл пути земного,
Я за тебя молиться стану,
Чтоб ты вернулся невредим.

Трясясь в прокуренном вагоне,
Он стал бездомным и смиренным,
Трясясь в прокуренном вагоне,
Он полуплакал, полуспал,
Когда состав на скользком склоне
Вдруг изогнулся страшным креном,
Когда состав на скользком склоне
От рельс колеса оторвал.

Нечеловеческая сила,
В одной давильне всех калеча,
Нечеловеческая сила
Земное сбросила с земли.
И никого не защитила
Вдали обещанная встреча,
И никого не защитила
Рука, зовущая вдали.

С любимыми не расставайтесь!
С любимыми не расставайтесь!
С любимыми не расставайтесь!
Всей кровью прорастайте в них, -
И каждый раз навек прощайтесь!
И каждый раз навек прощайтесь!
И каждый раз навек прощайтесь!
Когда уходите на миг!

****************
Лукоморья больше нет,
От дубов простыл и след.
Дуб годится на паркет, -
Так ведь нет:
Выходили из избы
Здоровенные жлобы,
Порубили все дубы
На гробы.

Распрекрасно жить в домах
На куриных на ногах,
Но явился всем на страх
Вертопрах!
Добрый молодец он был -
Бабку Ведьму подпоил,
Ратный подвиг совершил -
Дом спалил!

Ты уймись, уймись, тоска
У меня в груди!
Это только присказка -
Сказка впереди.

Здесь и вправду ходит кот,
Как направо - так поёт,
Как налево - так загнёт
Анекдот,
Но учёный сукин сын -
Цепь златую снёс в торгсин,
И на выручку - один -
В магазин.

Как-то раз за божий дар
Получил он гонорар:
В Лукоморье перегар -
На гектар.
Но хватил его удар.
Чтоб избегнуть божьих кар,
Кот диктует про татар
Мемуар.

Ты уймись, уймись, тоска
У меня в груди!
Это только присказка -
Сказка впереди.

Тридцать три богатыря
Порешили, что зазря
Берегли они царя
И моря.
Каждый взял себе надел,
Кур завёл и там сидел
Охраняя свой удел
Не у дел.

Ободрав зелёный дуб,
Дядька ихний сделал сруб,
С окружающими туп
Стал и груб.
И ругался день-деньской
Бывший дядька их морской,
Хоть имел участок свой
Под Москвой.

Ты уймись, уймись, тоска
У меня в груди!
Это только присказка -
Сказка впереди.

А русалка - вот дела! -
Честь недолго берегла
И однажды, как смогла,
Родила.
Тридцать три же мужика -
Не желают знать сынка:
Пусть считается пока
Сын полка.

Как-то раз один колдун -
Врун, болтун и хохотун, -
Предложил ей, как знаток
Дамских струн:
Мол, Русалка, всё пойму
И с дитём тебя возьму.
И пошла она к ему,
Как в тюрьму.

Ты уймись, уймись, тоска
У меня в груди!
Это только присказка -
Сказка впереди.

Бородатый Черномор,
Лукоморский первый вор -
Он давно Людмилу спёр,
Ох, хитёр!
Ловко пользуется, тать,
Тем, что может он летать:
Зазеваешься - он хвать
И тикать!

А ковёрный самолёт
Сдан в музей в запрошлый год -
Любознательный народ
Так и прёт!
И без опаски старый хрыч
Баб ворует, хнычь не хнычь.
Ох, скорей его разбей
Паралич!

Ты уймись, уймись, тоска
У меня в груди!
Это только присказка -
Сказка впереди.

Нету мочи, нету сил, -
Леший как-то недопил,
Лешачиху свою бил
И вопил:
- Дай рубля, прибью а то,
Я добытчик али кто?!
А не дашь - тады пропью
Долото!

- Я ли ягод не носил? -
Снова Леший голосил.
- А коры по сколько кил
Приносил?
Надрывался издаля,
Всё твоей забавы для,
Ты ж жалеешь мне рубля,
Ах ты тля!

Ты уймись, уймись, тоска
У меня в груди!
Это только присказка -
Сказка впереди.

И невиданных зверей,
Дичи всякой - нету ей.
Понаехало за ней
Егерей.
В общем, значит, не секрет:
Лукоморья больше нет.
Всё, о чём писал поэт, -
Это бред.

Ну-ка, расступись, тоска,
Душу мне не рань.
Раз уж это присказка -
Значит, дело дрянь.

[MARIITA]

Тону в глазах твоих зеленых,
От близости схожу с ума!
И ласк хочу, совсем не скромных,
Шепчу: " Любимый, я сама…"

В твоих объятьях растворяюсь,
Как тень в ночи, как соль в воде,
Желанный мой, я доверяю,
Свой тайный мир любви тебе.

Ты весь во мне... я улетаю,
Познав ещё при жизни рай!
И счастье, душу наполняя,
Слезами льется через край...

[Зеленая фея]

О, как убийственно мы любим,
Как в буйной слепоте страстей
Мы то всего вернее губим,
Что сердцу нашему милей!

Давно ль, гордясь своей победой,
Ты говорил: она моя…
Год не прошел - спроси и сведай,
Что уцелело от нея?


Куда ланит девались розы,
Улыбка уст и блеск очей?
Все опалили, выжгли слезы
Горючей влагою своей.

Ты помнишь ли, при вашей встрече,
При первой встрече роковой,
Ее волшебный взор, и речи,
И смех младенчески живой?

И что ж теперь? И где все это?
И долговечен ли был сон?
Увы, как северное лето,
Был мимолетным гостем он!

Судьбы ужасным приговором
Твоя любовь для ней была,
И незаслуженным позором
На жизнь ее она легла!

Жизнь отреченья, жизнь страданья!
В ее душевной глубине
Ей оставались вспоминанья…
Но изменили и оне.

И на земле ей дико стало,
Очарование ушло…
Толпа, нахлынув, в грязь втоптала
То, что в душе ее цвело.

И что ж от долгого мученья
Как пепл, сберечь ей удалось?
Боль, злую боль ожесточенья,
Боль без отрады и без слез!

О, как убийственно мы любим,
Как в буйной слепоте страстей
Мы то всего вернее губим,
то сердцу нашему милей!

(Федор Тютчев)

[Karma]

Я люблю себя милую, нежную,
Озорную, немного небрежную.
Я люблю себя разную-разную,
Даже утром, спросонья, прекрасную!
Я люблю себя стильную, сильную,
Потрясающую и сексапильную!
А порою серьезную, смелую,
В этой жизни такую умелую!
Я люблю себя всю, без остатка,
Заношу все слова я в тетрадку,
Чтоб напомнить любимой себе
Я - это ЧУДО на нашей Земле!
Я уникальна и неповторима,
Я это чувствую, это незримо!
Я это знаю, не забываю
И про себя без конца повторяю:
ЛЮБОВЬ - это я,
СВЕТ - это я,
ЖИЗНЬ - это я,
Я - СВОБОДА своя!
Солнышко, милая, очень красивая,
Я - ненаглядная, просто отпадная,
Сладкая, умная и интересная,
Речь моя дивная слышится песнею,
Во взгляде сияющем - солнца лучи,
В голосе ласковом шепчут ручьи.
Волосы дивные, пышные, длинные,
Талия тонкая, просто осиная:
С прошлыми мыслями порвана нить.
Как себя, милую, не полюбить!

[Вишня]

Один мой друг подбирает бездомных кошек,
Несёт их домой, отмывает, ласкает, кормит.
Они у него в квартире пускают корни:
Любой подходящий ящичек, коврик, ковшик,
Конечно, уже оккупирован, не осталось
Такого угла, где не жили бы эти черти.
Мой друг говорит, они спасают от смерти.
Я молча включаю скепсис, киваю, скалюсь.

Он тратит все деньги на корм и лекарства кошкам,
И я удивляюсь, как он ещё сам не съеден.
Он дарит котят прохожим, друзьям, соседям.
Мне тоже всучил какого-то хромоножку
С ободранным ухом и золотыми глазами,
Тогда ещё умещавшегося на ладони...

Я, кстати, заботливый сын и почетный донор,
Я честно тружусь, не пью, возвращаю займы.
Но все эти ценные качества бесполезны,
Они не идут в зачет, ничего не стоят,
Когда по ночам за окнами кто-то стонет,
И в пении проводов слышен посвист лезвий,
Когда потолок опускается, тьмы бездонней,
И смерть затекает в стоки, сочится в щели,
Когда она садится на край постели
И гладит меня по щеке ледяной ладонью,
Всё тело сводит, к нёбу язык припаян,
Смотрю ей в глаза, не могу отвести взгляда.

Мой кот Хромоножка подходит, ложится рядом.
Она отступает.

(с) Шутник

[buka87]

полно, моя девочка, разве мы похожи на инвалидов.
разве мы не знаем пустынь отчаянья лучше гидов.
разве не садимся за стол, ни жестом себя не выдав,
не киваем их шуткам, сплетням и новостям?

полно, моя девочка, разве мы сознаемся в чем-то старшим.
да и что они сделают нам, истаявшим,
нам, уставшим, -
мы самоубийцы с хорошим стажем,
маме с папой мы ничего не скажем.
и судмедэкспертам.
и дознавателям.
и властям.

полно, моя девочка, разве мы похожи на мертвых кукол,
над которыми дребезжащий, с сиреной, купол, -
ты пошла меня проводить, он тебя укутал,
мы стоим и сдыхаем медленно, по частям.

кто вписал это все, пока ангел спал над своей тетрадкой?
боль будет чудовищной.
будет правильной.
будет краткой.
пока нас укладывают в носилки, гляди украдкой,
и реви, и реви, реви над своей утраткой.
а потом возвращайся назад
к гостям.
(с) Вера Полозкова

добавлено спустя 39 минут:

Ведьмы умеют плакать

Февраль. Фонари как всегда утопают во тьме.
А в городе снег все такой же прозрачно-синий.
Ты чувствуешь слабость, но Мир вдруг отрезал: «Не смей!
Ты разве забыла, что ведьма должна быть сильной?»

Легла на ковер, потянулась, закрыла глаза.
… и так надоело во всем и всегда быть первой.
Гадала на принца, но Мир, усмехаясь, сказал:
«Ты разве забыла, что ведьма должна быть стервой?»

Полночи без снов, а с рассветом почти что без сил
Открыла глаза, ненавидя людей и утро.
Ты злилась на солнце, а Мир беззаботно спросил:
«Ты разве забыла, что ведьма должна быть мудрой?»

Дороги и тропы истоптаны черным котом.
А в городе дождь и промерзлая эта слякоть.
Шутила сквозь слезы, когда я напомнил о том…
«Ты разве забыла, что ведьмы умеют плакать?»
(с)

[Riisa]

Это просто усталость. Замедленность пульса.
Отпечатками пальцев на разных предметах
Я еще существую. Могу улыбнуться.
Только это ужасно дурная примета

Улыбаться вот так, без малейших иллюзий,
Каменея лицом в подражанье граниту.
Мой умело запутанный гордиев узел
Позволяет дышать, да и то с дефицитом

Кислорода и счастья. Когда загрубеет
И покроется сердце десятком мозолей,
Я гордиться смогу - со времен Ниобеи
Обращение в камень спасает от боли.

Это просто усталость осколками звуков
Под обветренной кожей засела занозой.
Как навязчивый гость, снова входит без стука,
Спрятав за спину шприц со смертельною дозой,

Милосердная Осень. А я – существую,
Отраженьями в зеркале где-то по краю,
Искаженьями света сквозь призму кривую,
Я еще существую. Но все ж вымираю.

Это просто усталость. Ни шагу навстречу.
Каждый шаг так тяжел, будто самый последний.
И цинично надежду свою искалечив,
Я себя осуждаю на срок многолетний

Отчужденья. Но все-таки я – существую,
Слишком пристальным взглядом себя выдавая,
Как излишне, напрасно, чрезмерно ЖИВУЮ…
Отраженьями в зеркале
где-то
по краю…

Лаэрта Эвери.

[DarckAngEl]

Я любви бокал наполню
Понесешь не расплескай
Все твои мечты исполню
Я волшебник так и знай
Ты придешь сегодня поздно
И зайдешь на Тонкий Мир
И поймешь, это не сложно,
Что я твой большой кумир
Я любви бокал наполню
И оставлю на окне
Все твои мечты исполню
Лишь бы ты пришла во сне
(с)

[Adisssa]

Ой, не знаю выкладывали или нет

- Как больно, милая, как странно,
Сроднясь в земле, сплетясь ветвями,-
Как больно, милая, как странно
Раздваиваться под пилой.
Не зарастет на сердце рана,
Прольется чистыми слезами,
Не зарастет на сердце рана -
Прольется пламенной смолой.

- Пока жива, с тобой я буду -
Душа и кровь нераздвоимы,-
Пока жива, с тобой я буду -
Любовь и смерть всегда вдвоем.
Ты понесешь с собой повсюду -
Ты понесешь с собой, любимый,-
Ты понесешь с собой повсюду
Родную землю, милый дом.

- Но если мне укрыться нечем
От жалости неисцелимой,
Но если мне укрыться нечем
От холода и темноты?
- За расставаньем будет встреча,
Не забывай меня, любимый,
За расставаньем будет встреча,
Вернемся оба - я и ты.

- Но если я безвестно кану -
Короткий свет луча дневного,-
Но если я безвестно кану
За звездный пояс, в млечный дым?
- Я за тебя молиться стану,
Чтоб не забыл пути земного,
Я за тебя молиться стану,
Чтоб ты вернулся невредим.

Трясясь в прокуренном вагоне,
Он стал бездомным и смиренным,
Трясясь в прокуренном вагоне,
Он полуплакал, полуспал,
Когда состав на скользком склоне
Вдруг изогнулся страшным креном,
Когда состав на скользком склоне
От рельс колеса оторвал.

Нечеловеческая сила,
В одной давильне всех калеча,
Нечеловеческая сила
Земное сбросила с земли.
И никого не защитила
Вдали обещанная встреча,
И никого не защитила
Рука, зовущая вдали.

С любимыми не расставайтесь!
С любимыми не расставайтесь!
С любимыми не расставайтесь!
Всей кровью прорастайте в них,-
И каждый раз навек прощайтесь!
И каждый раз навек прощайтесь!
И каждый раз навек прощайтесь!
Когда уходите на миг!

[Саида]

Ее мальчику две недели. Она склоняется к колыбели и все слушает, как он дышит. За спиной говорят: «Вот глупая, так и льнет к нему, не отходит, никого не видит и уж точно не слышит.
А она им всем: «Вы и не жили, если вам не знакома сладость дыханья таких мальчишек. Нет, ну правда, на самом деле».
И ей кажется, что самой ей никакие не тридцать лет, а лишь две золотые недели.

Она кружит мальчишку в березовой роще и наверх обращается: «Боже, боже, ну за что мне такой красивый мальчик!»
А щербатое детство вовсю хохочет. Обернется она на знакомый голос, и мужчина, который копия мальчик, на плечах у которого, словно галстук, развеваются мокрые колготки, улыбнется: «Как хорошо, что нас трое».
Она зажмурит глаза и подумает: «Господи, ну за что же мне счастье такое».

Ее мальчик слезами на клавиши каплет, и в груди тотчас рвется важное что-то. Эти моцарты, григи, шопены и листы, этот дурацкий, ненужный, безумный опыт.
Все сольфеджио и концертмейстеры – ну их к черту, ей пианист не нужен. Ни ван клиберн, ни лобачевский, невский, путин, кюри, бестужев...
Лишь бы только мальчик не плакал, лишь бы не умирать от жалости. Он ей шепчет: «Пожалуйста, не пойду туда больше», а она прижимает к себе головку: «Не ходи туда больше, пожалуйста».

Он пятнадцатилетний ежик. Ей хотелось, чтоб навсегда вместе, чтоб в охапку, чтобы в обнимку. Хоть в какую-нибудь Анапу, Гагры, Сочи, иную чужбинку.
Но он молча уходит из-под ладони, у него футболы и рок-н-ролы, у него большие на жизнь планы, он от неба не ждет никакой манны. Он все сделает так, как сам захочет, он любовь ее пронесет с собой между прочим. Между верой и отчаяньем, между радостями и печалями. А пока на макушке растут иголки, и ей верить не хочется, что в любви ее – ну совсем никакого толку.

Ее мальчик в Андах и в Альпах. Ее мальчик вырос в героя. Ей бы им гордиться-хвалиться, а она не знает покоя. Ему достаются вершины мира, моря-океаны, близи и дали. Ей – глобус усеивать флажками, вешать на стену вымпелы да медали. Он, верно, целует заморских женщин, ей это не больно и не ревниво. Ей самой все отчаянней хочется видеть колготки внуков на шее у сына.

Только однажды бессонной ночью она подскакивает в кровати. Ей видится маленький ежистый мальчик, а сердце колотится так некстати. Она уже слышит звонки в прихожей, но ищет таблетки и теплую юбку. Сжимает в горсти пузырек с лекарством, идет к аппарату и первый раз в жизни боится поднять телефонную трубку.

Ее мальчику с чем-то там тридцать, он сидит на больничной постели. Беззащитен и безоружен, как в той маленькой и далекой детско-песенной колыбели.
Он острижен и перевязан, он такой же, но слишком ранен, слишком бледен, слишком потерян. Она замирает в дверном проеме, словно у важной какой-то грани.
Ей так страшно к нему прикоснуться. Он все тот же выросший ежик, вдруг сейчас уберет ее руку, вдруг попросит ее убраться. Что ж ей сделать такого, что же.
Шаг навстречу, микрон движенья, подзывает ее рукой. На ватных ногах подходит, садится на край постели, головы касается головой.

И он снова ее мальчик. Тот, который в березовой роще. Тот, который слезами по клавишам. Тот, который из-под ладони. Тот, который в Андах и в Альпах. Тот, который всегда будет. И никто сильнее не любит: ни в Париже, ни, что там, в Москве.
Он сидит, не шелохнется, кулаком вытирает слезы.

Она гладит его по замшевой голове…

(с) http://iz-antverpena.livejournal.com/43087.html

[kit20073]

ТАБУРЕТКА

Не простая табуретка я, - дубовая...
Если спросите меня: какая разница?
То отвечу - до сих пор стою как новая,
А какие на меня садились задницы!

Много лет полировали ягодицами
Под трусами и портками всевозможными
И знакомилась я с жопами, как с лицами
С пролетарскими, крестьянскими, вельможными...

Были всякие: мясистые, костлявые
Голоса их помню, якобы молчальников...
До фальцета доходящие, писклявые
И спокойно-басовитые - начальников

Помню задницы неспешные и резвые,
Злые, рабские, веселые и вольные,
Опьяневшие и, как бы даже, трезвые
Несмотря на воздаянья алкогольные

На меня садились физики и медики
Попадались и герои и преступники...
А сейчас, увы, всё шизики да педики
Проститутки да «братки» - вероотступники

Что за жизнь пошла, когда такая редкая
Композиторова жопа иль поэтова...?!
Да не мне судить, - простая табуретка я
Но дубовая...
Еще цела поэтому...


Валерий Марченко

[Вишня]

Илья Калинников "Високосный год"

Так вот теперь сиди и слушай -
Он не желал ей зла,
Он не хотел попасть ей в душу-
И тем лишить ее сна...
Он привозил по выходным ей сладости,
Читал с ее ладонных линий,
И он не знал на свете большей радости -
Чем называть ее по имени.
Ей было где-то 36,
Когда он очень тихо помер,
Ей даже не пришлось успеть.
В последний раз набрать его несложный номер...
Но - в первый раз - несла она ему цветы -
Две ярко-белых лилии,
В знак, что более никто, кроме него,
ТАК не называл ее по имени...
И было ей 76,
Когда ее самой не стало.
Нет - не страшила ее смерть,
Скорей - она о ней мечтала!
Бывало, знаете ли, сядет у окна,
И смотрит, смотрит, смотрит, смотрит в небо синее:
Дескать, когда умру - я встречу его там,
И вновь тогда он назовет меня по имени!
Какая, в сущности, смешная вышла жизнь,
Хотя, что может быть красивее,
Чем сидеть на облаке - и, свесив ножки вниз,
Друг друга называть по имени!

[Adisssa]

Жди меня, и я вернусь.
Только очень жди,
Жди, когда наводят грусть
Желтые дожди,
Жди, когда снега метут,
Жди, когда жара,
Жди, когда других не ждут,
Позабыв вчера.
Жди, когда из дальних мест
Писем не придет,
Жди, когда уж надоест
Всем, кто вместе ждет.

Жди меня, и я вернусь,
Не желай добра
Всем, кто знает наизусть,
Что забыть пора.
Пусть поверят сын и мать
В то, что нет меня,
Пусть друзья устанут ждать,
Сядут у огня,
Выпьют горькое вино
На помин души...
Жди. И с ними заодно
Выпить не спеши.

Жди меня, и я вернусь,
Всем смертям назло.
Кто не ждал меня, тот пусть
Скажет: - Повезло.
Не понять, не ждавшим им,
Как среди огня
Ожиданием своим
Ты спасла меня.
Как я выжил, будем знать
Только мы с тобой,-
Просто ты умела ждать,
Как никто другой.

[Зеленая фея]

Adisssa
О,я помню этот стих,еще по школе.Прям за душу берет.

[Adisssa]

Зеленая фея
Тоже вчера что-то вспомнился, вот, думаю, выложу

[kit20073]

Валерий Марченко
НЕ РОЖДЕННЫЕ…

ПРОЛОГ

Не родились
Пусть кто-то там решил…
Пусть нет у вас дороги к алтарю…
Я, тот, который жил, любил, грешил…
Сейчас о вас и с вами говорю!...


Не родились…
Иль так решил
Господь…
Иль те ушли,
кто мог бы стать
отцами…
Иль просто
люди
рвали вашу плоть
из лона матери
железными
щипцами…

Не появились…
В мир наш
не пришли…
Не рассвело
от радостного
плача
Ни вы, ни он
друг друга
не нашли
Поэт - не Бог…
Но я хочу
иначе!

Хочу позвать!
Увидеть
хоть на миг!
Всех вас -
под ливнем
солнечного света…
Чего бы каждый,
осознать,
достиг…
Не упади
лицом не в Жизнь
монета…

Вот этот
окровавленный
кусок,
в тазу
среди смертей,
крича,
лежащий…
Он смог бы
Жить!
Он многое бы
смог…
Будь он
не прошлым, -
стань он -
настоящим…

Он мог быть
слесарем,
министром,
продавцом…
Баталий творческих
лауреатом
Иль был бы,
от рождения, -
глупцом…
Или проник бы
глубже
в атом…

Он бы на Марсе
первым
побывал…
Иль бил жену
и беспробудно
пил бы…
Он созидал бы
или
убивал…
Но он ведь
в этом мире
был бы!!

А этот,
что лежит
среди других
с разорванной
во чреве
пуповиной…
Он сочинил бы
очень сильный
стих
О них,
к нам не пришедших,
и
невинных…

А тот…

А, впрочем,
что вам всем
до них?…
И кто из вас
такой как я, -
нестойкий
Заканчиваю
этот плач,
не стих…
Несу цветы,
рыдая,
на помойку…


ЭПИЛОГ

Не родились
Пусть кто-то там
решил…
Пусть
нет у вас
дороги
к алтарю…
Я,
тот,
который
жил, любил,
грешил…
Сейчас о вас
и с вами
говорю!...

[buka87]

Дмитрий Быков

Музыка, складывай ноты, захлопывай папку,
Прячь свою скрипку, в прихожей разыскивай шляпку.
Ветер по лужам бежит и апрельскую крутит
Пыль по асфальту подсохшему. Счастья не будет.

Счастья не будет. Винить никого не пристало:
Влажная глина застыла и формою стала,
Стебель твердеет, стволом становясь лучевидным, –
Нам ли с тобой ужасаться вещам очевидным?

Будет тревожно, восторженно, сладко, свободно,
Будет томительно, радостно – всё, что угодно, –
Счастья не будет. Оставь ожиданья подросткам.
Нынешний возраст подобен гаданию с воском:

Жаркий, в воде застывает, и плачет гадалка.
Миг между жизнью и смертью – умрёшь, и не жалко –
Больше не будет единственным нашим соблазном.
Сделался разум стоглазым. Беда несогласным:

Будут метаться, за грань порываться без толку...
Жизнь наша будет подглядывать в каждую щёлку.
Воск затвердел, не давая прямого ответа.
Счастья не будет. Да, может, и к лучшему это.

Вольному воля. Один предаётся восторгам
Эроса. Кто-то политикой, кто-то Востоком
Тщится заполнить пустоты. Никто не осудит.
Мы-то с тобой уже знаем, что счастья не будет.

Век наш вошёл в колею, равнодушный к расчётам.
Мы-то не станем просить послаблений, а что там
Бьётся, трепещет, не зная, не видя предела, –
Страх ли, надежда ли, – наше интимное дело.

Щебень щебечет, и чавкает грязь под стопою.
Чёт или нечет – не нам обижаться с тобою.
Жёлтый трамвай дребезжанием улицу будит.
Пахнет весной, моё солнышко. Счастья не будет.