МОЯ ЛЮБИМАЯ СКАЗКА.
- Нет, нет и нет! - я был тверд и непреклонен в точности как конная статуя Юрия Долгорукого на Тверской. - Никаких загородов, никаких жареных поросят, никаких нимфеток, никаких попоек на свежем воздухе. Мне нужно срочно рвать когти в Питер.
- Ну... В общем, как знаешь, конечно, - голос в телефонной трубке обиделся. - Ты потом сам на брюхе приползешь. В ногах валяться будешь. Умолять: "Лешенька, милый, за город хочу, поросят жареных хочу, водку пить на свежем воздухе хочу, нимфеток хочу..."
- Я тебя тоже люблю? - уклончиво среагировал я. - Извини, у меня самолет через час, - и повесил трубку. А про себя подумал: "Разумеется, приползу. Завтра. В шесть вечера".
Через час на широкой взъерошенной кровати у моих ног (готов поклясться чем угодно, что, по мнению женщины, это я сидел у ее ног. Клясться?) сидела женщина, завернутая в мой пушистый халат, она курила мои сигареты и смотрела на меня одним из моих же взглядов: наполовину ласковым и наполовину издевательским.
Одни воруют деньги, другие присваивают чужие мысли. Это пошло и неинтересно. Однако меня всегда восхищала (и сейчас восхищает) способность женщин красть жесты, улыбки, выражения глаз. Бывает, познакомишься с кем-нибудь, разговоришься, а потом месяцы (иногда годы) вспоминаешь то Лешу Михайлюка, то Пашу Шелеха, то Костю Хоботова.
Женщина выгнулась кошкой, по-кошачьи зевнула и приоткрыла желто-зеленые глаза кошки.
- Расскажи мне сказку, - попросила кошка.
- Тебе не понравится, - по крайней мере, я был честен.
- Запомни, мужчина никогда не знает, что женщине понравится, а что нет. Просто он угадывает, вот и все. Расскажи сказку. Только ту, которую я еще не знаю.
- Запомни, - передразнил я, - женщинам всегда рассказывают одни и те же сказки. Просто иногда они делают вид, что эту сказку еще не слышали.
- Ты циник, - подвела итог кошка. - Циник и пижон. Или ты немедленно рассказываешь мне сказку, или...
- Я рассказываю сказку, - успел огласиться я. - Слушай...
ЗАМОК С ПРИВИДЕНИЯМИ
Черт знает, в какой стране зачем-то стоял некий старинный замок. Кто его построил, когда и за каким хреном, остается загадкой. На вопрос, где он располагался, ответить также нет решительно никакой возможности: страна эта (черт знает какая) не делилась ни на провинции, ни на районы, ни на округа, ни на префектуры, ни каким-либо иным идиотским образом.
Обвивал ли стены плющ? Дремали ли каменные львы у заржавленных ворот? Выли ли по ночам в окрестных лесах волки? Всплывала ли кверху брюхом рыба в местном водоеме? Имелся ли в наличии сам водоем? Отвечу честно: без малейшего понятия. Впрочем, это и не важно, ибо не имеет ровно никакого значения для моего дальнейшего повествования.
А значение, и немалое, имеет то, что замок был двухэтажным. "Эка невидаль", - скажете вы. - "Да двухэтажных замков до фига и больше! Да вообще, почти все замки именно двухэтажные!"
Ну и выпендривайтесь дальше. А я продолжу рассказ.
Итак, как было отмечено выше, замок был двухэтажным. Причем весь второй этаж был заселен исключительно привидениями.
Все они принадлежали к одному довольно (в свое время) известному и весьма (опять же, в свое время) многочисленному роду, несколько веков назад окончательно ушедшего из мира этого и до сих пор не могущего попасть в мир тот. Случилось это, кажется, так.
Последний из Стивенсонов - выживший из ума зануда, алкаш и многоженец, удушив очередную и последнюю супругу поводком ее, то есть супруги, любимого сеттера, спустился с единственным оставшимся в живых слугой, последним из Робинсонов, в подвал старинного замка, дабы почтить память усопшей, а заодно и отметить сне радостное событие. Там, в подвале, оба нажрались до совершенно скотского состояния, устроили пьяный дебош, в результате, которого последний из Робинсонов сперва ударил последнего из Стивенсонов каминными щипцами, (я сам до сих пор не могу понять, каким макаром каминные щипцы оказались в подвале старинного замка!) а затем утопил его в бочке с прокисшим не то рислингом, не то совиньоном, но тоже прокисшим.
Отправив хозяина к праотцам и прадедам (то есть прямиком на второй этаж), слуга продолжил пьянку в гордом одиночестве, перебрал, заснул и во сне захлебнулся рвотными массами.
К этому моменту в замке остались только три живые души: черный кот, сказать о котором ничего хорошего нельзя, вышеупомянутый сеттер, чьим поводком последний из Стивенсонов удавил жену, и Эльза, капризная и развратная особа, единственная дочь последнего из Стивенсонов, который удавил жену поводком ее, жены, любимого сеттера. Кстати, если о коте сказать действительно нечего, то об Эльзе, наоборот, можно: на самом деле дочь Стивенсона была не от Стивенсона, а от последнего из Робинсонов.
Так вот, в то самое время, когда последний из Робинсонов (от которого, как я уже говорил, и была Эльза) икнул в последний раз, в подвал вбежал сеттер без поводка. Собака только что исполнила главную мечту всей своей жизни, ибо только что:
а) на лужайке перед замком догнала черного кота
б) разодрала его в клочья и, соответственно
в) отправила душу на второй этаж.
Обнаружив отбросившего копыта слугу, сеттер принялся за осуществление второй главной мечты. Короче говоря, он стал отгрызать ухо у трупа последнего из Робинсонов. Этим-то ухом собака и подавилась. Сеттер дернулся один раз, другой, и, наконец, испустил дух.
Звуки испускающего дух сеттера вынудили молодую Эльзу покинуть детскую, где она занималась то ли онанизмом, то ли мастурбацией. Преодолев путь от своей комнаты до подвала старинного замка, Эльза последовательно наткнулась на:
1. Удавленную миссис Стивенсон.
2. Утопленного мистера Стивенсона.
3. Ужравшегося Робинсона.
4. Подавившегося сеттера, которого, кстати, звали Максом.
На разодранного кота Эльза не наткнулась, так как тот был разодран на лужайке, а на лужайку Эльза не выходила. Впрочем, и без кота впечатлений было предостаточно. Эльза закричала: "Господи! Как же вы все мне надоели! Даже скончаться нормально не можете! ! ! " Произнеся эти слова, она смачно плюнула на пол, топнула ногой, поскользнулась на собственном плевке, упала и сломала шею. Кроме шеи она ломала также левое предплечье и нижнюю челюсть, хотя и одной шеи было вполне достаточно, чтобы приписать весь род к месту его теперешнего обитания - второму этажу старинного замка.
Со вторым этажом пока все. Опускаемся на пролет ниже.
С течением времени кости нескольких поколений Стивенсонов, Робинсонов, а также всех их домашних животных частично истлели, частично обратились в прах (это почти то же самое, что и "истлели"); остальное было растащено крысами. В общем, с течением времени все куда-то сгинуло, испарилось, исчезло.
Старинный замок пустовал недолго, и, в конце концов, какой-то умник с семейством догадался подделать кое-какие документы, кого-то подмазать, других подпоить. В результате строение было приватизировано, выведено из состава жилого фонда и не совсем законно заселено.
Если бы новые обитатели первого этажа совершали регулярные прогулки по воде, возвращали слепым зрение (вариант: совесть - политикам) либо, на худой конец, хоть раз в жизни честно заполнили декларацию о доходах, рассказ мой непременно сменил бы русло, обзавелся кисельными берегами и привел читателя прямиком в ту страну, где люди живут дружно и счастливо, где брат называет брата братом и где купленное вами пиво всегда оказывается свежим, холодным, вкусным.
Дядя Джим занимался бы разведением герани, курил глиняную трубку и ругался в усы.
Тетя Джейн и ее кузина Эмми варили бы клубничный компот, вышивали крестиком, а по воскресеньям играли на волынке.
Старая Глория Паттерсон кормила бы кота сметаной со сливками, Джек Паттерсон (сын Глории) вечерами сидел бы перед камином с бокалом доброго старого скотча, Анна Паттерсон (лучшая половина сына Глории) гуляла бы по саду белым кружевным зонтиком и томиком собственных стихов, а молодой Генри Паттерсон (отпрыск Анны и сына Глории) изучал бы, к примеру, мотивации при вступлении в повторный брак лиц с высшим образованием в области психологии.
Увы . . .
Дядя Джим, злобный и глуховатый на оба уха старик, считал окружающих лодырями, тупицами и засранцами, о чем сообщал им при каждом удобном случае.
Тетя Джейн и ее кузина Эмми ненавидели руг друга лютой ненавистью все последние сорок три года, то есть именно той поры, когда родственники впервые подставили девочек друг другу.
Старая Глория Патгерсон на дух не переносила ни собственного сына (неблагодарная сволочь!), ни его супругу (самовлюбленная корова!), ни тетю Джейн и кузину Эмми (развратные кокотки!), ни дядю Джима (старый болван!), ни Генри (недоношенный молокосос!), ни, разумеется, облезлого кота Роберта (грязное животное!), который напоминал ей покойного мужа.
Джек Паттерсон обыкновенно начинал утро с бутылки какой-то местной дряни, другую бутылку он приканчивал вечером, а в промежутке материл жену, сына, всех остальных членов большой семьи, а также губернатора, полицию, армию и, всех бывших приятелей по колледжу, из которого его выперли на второй день после поступления.
Анна Паттерсон воровала у мужа сигареты, деньги и выпивку. Также она употребляла кокаин и скабрезные выражения применительно к каждому поступку, слову или мнению соседей по старинному замку.
Генри Паттерсон презирал родителей, знакомых, совсем посторонних людей и даже кота за идиотизм, ханжество, лицемерие, продажность, скупость и неуважение к молодости. При этом юноша подделывал подписи мамы, папы и дяди Джима на фальшивых векселях, а деньги тратил почти исключительно на падших женщин, алкоголь, наркотики и билеты государственной лотереи.
Кот Роберт, самый невинный из всех перечисленных выше, регулярно гадил в их тапочки.
Итог: замок вновь наполнился голосами, воплями и руганью.
На втором этаже ругались бесшумно, то есть ругательства привидений, коими те, воссоединившись, поливали собратьев по важности, не достигали ушей людей, облаивавших друг друга внизу. И наоборот.
Ни одним, ни другим не приходила в голову мысль подняться наверх или спуститься вниз по лестнице, расположенной в центральном зале старинного замка и соединяющей его грани и второй этажи. Может, потому, то и те и другие привыкли выплескивать эмоции на установленной территории и в установленном порядке, а может быть... может быть, эта мысль просто не приходила им в голову.
Но в один прекрасный полдень все изменилось.
Првидение-Эльза, проорав: "Господи! Как же вы все мне надоели!'', метнула тяжелой мраморной пепельницей в привидение-лошадь Гаргону (при жизни та правым задним опытом размозжила голову кому-то из Робинсонов, сломала четыре ребра ому-то из Стивенсонов, и вдобавок раздавила кота, а именно, кого-то из родственников Макса), подошла к лестнице и смачно плюнула вниз, туда, откуда лестница начиналась.
В это самое время к лестнице снизу подошел покачивающийся Генри, гаркнул: "Мерзавцы!", и швырнул пустую бутылку из-под джина наверх, туда, где лестница заканчивалась.
Плевок попал на левый ботинок Генри. Бутылка съездила Эльзу по уху и разбилась над ее головой. Взгляды молодых встретились.
Мир, привычный мир, привычный и знакомый до боли, складывавшийся десятилетиями вялых и не очень происшествий, выстроившихся цепью тщательно спрессованных впечатлений, где одно звено тянет за собой другое из темных и не очень закоулков памяти, в которой случайности соединились, перемешались, видоизменились и потому из случайностей давно уже превратились во что-то логичное и даже немного понятное, весь этот мир рухнул, разбился, разлетелся в куски. Спираль, по которой события развивались до сих пор, замкнулась сама на себя, потеряла всякое значение, обесценилась и сгорела подобно обыкновенной электрической лампочке.
ЭЛЬЗА НЕ МОГЛА ОТОРВАТЬ ВЗГЛЯД ОТ СТРОЙНОГО МОЛОДОГО КРАСАВЦА.
ГЕНРИ, ЗАТАИВ ДЫХАНИЕ, СМОТРЕЛ НА ПРЕКРАСНЕЙШУЮ ИЗ ЖЕНЩИН.
ЕЕ ГЛАЗА, ОГРОМНЫЕ, СЕРНО-КАРИЕ (ЕМУ ПОКАЗАЛОСЬ - ОЛЕНЬИ) СИЯЛИ РАДОСТЬЮ И ЛАСКОЙ.
ЕГО УЛЫБКА (ЕЙ ПОКАЗАЛОСЬ - ТПЕРЬ ЭТО ЕЕ УЛЫБКА) СВЕРКНУЛА РЕШИТЕЛЬНОСТЬЮ И ЗАДОРОМ.
ОНА КРАСИВО ПОЛОЖИЛА ДЛИННЫЕ ТОНКИЕ ПАЛЬЦЫ ИЗЯЩНОЙ РУКИ НА МРАМОРНЫЕ ПЕРИЛА; ВОЛОСЫ РАССЫПАЛИСЬ ПО ПЛЕЧАМ ВОДОПАДОМ НЕЖНОГО СЕРЕБРА.
ОН ГРОМКО ХЛОПНУЛ В ЛАДОШИ И ПРЯМО ИЗ ВОЗДУХА ДОСТАЛ БОЛЬШОЙ ЖЕЛТЫЙ ЦВЕТОК, И ПРИЖАЛ ЕГО К УЛЫБАЮЩИМСЯ ГУБАМ.
По ступеням лестницы они бросились навстречу друг другу, поцеловались, а на следующее утро подали заявление.
Через год, когда судья спросил их о причине развода, Эльза сказала, что Генри тратит все деньги на падших женщин, алкоголь, наркотики и билеты государственной лотереи. А Генри сказал, что его жена похожа на привидение.
Кошка молчала. Повела плечом, высвободилась из-под моей руки.
- На середине лестницы жить нельзя, да? - ее голос звучал по-детски обиженно. - Один обязательно тащит другого наверх к себе... Или тот увлекает его вниз. Или они расстаются, возвращаясь, каждый на свой этаж, каждый в свой мир. В параллельные миры, которые иногда пересекаются.
Минуту она молчала, а потом добавила: - Я поняла. Ты на мне не женишься.
- Не женюсь, - согласился я. - Полагаю, это было бы чем-нибудь ужасным!
- Подлец - тихо сказала кошка.
Я не стал спорить. Мы помолчали.
Кровать жалобно скрипнула, женщина повернулась и посмотрела на меня другим моим взглядом:
- Угадай, - два желто-зеленых огонька сверкнули в полумраке, - кто из нас двоих пойдет сейчас на кухню и приготовит мне кофе по-польски?
- Понял, - ответил я. Спустил ноги на холодный паркет. И тихо пробурчал себе под нос: - Просто иногда она угадывает, вот и все.
Кто-то бьет меня кулаком в спину.
- Циник! - слышу. - Циник и пижон! И затем:
- Я тебя люблю.
![Нет непрочитанных сообщений [ Тема закрыта ]](./styles/tonkiymirru/theme/images/forum_read_locked.gif "Нет непрочитанных сообщений [ Тема закрыта ]")